В проекте «Моя Византия» были и другие участники: солистка «Камераты» Ольга Воробьева, звукорежиссер белорусского радио Дмитрий Коршакевич, сестры Свято-Елисаветинского монастыря. Какую лепту они внесли?
Эдуард Ланге: В 140-м псалме я решил вставить чтение молитвы. Мать Иулиания познакомила меня с монахиней нашей обители — Елисаветой, она родом из Черногории. Когда мы общались, мне понравился ее акцент. Потом оказалось, что она поет, и у нее интересный тембр голоса. Она напела мне на диктофон, как у нее на родине поют полиелей.
Монахиня Иулиания: Эдик обработал эту мелодию, а потом попросил мать Елисавету, чтобы она спела для альбома. Такой прекрасный получился полиелей! Это огромная композиторская работа Эдика. А голос монахини звучит в двух местах: в одном она читает, в другом — поет.
Эдуард Ланге: Первый антифон на литургии (последний аудиотрек в альбоме. — Е. Н.) стал символом соборности. Я хотел показать, как от Византии Православие перешло на Русь. Я пел за византийца, Ольга Воробьева — партию промежуточного образа, фольклорно-мирского, а монахиня Иоанна (Пискунова) — партию русской монахини. И очень интересно получилось, такой светлый антифон, радостный, жизнеутверждающий!
Монахиня Иулиания: В самом конце работы приехал из Москвы мой сын Игнат и сыграл на дарбуке — это такой древний ударный инструмент, его тоже внедрили в запись. Важно, чтобы слушатели не думали, что еще кто-то на чем-то подыгрывал. Только в одной песне (136-й псалом) мы позволили себе использовать эффект акустического струнного инструмента (вспомним, что псалмопевец Давид играл на псалтири и гуслях!). Все остальное — голос и только голос, имитирующий разные восточные инструменты. Эдик поет основную мелодию, поет за бас, за тенор и… за инструменты. Он может петь за любой женский голос, имитировать духовые и струнные инструменты. У него огромный диапазон! Ольга Воробьева поет за дудук, трубу, флейту…
А почему именно солистка «Камераты» оказалась в проекте?
Монахиня Иулиания: Эдик всегда был фанатом этой группы. Кстати, Оля Воробьева поет там 25 лет, а с прошлого года руководит ею. И уже 19 лет она поет у нас в хоре.
Константин Карманов: Второй звукорежиссер, с которым мы работали весь проект, Дмитрий Коршакевич, вначале был привлечен как консультант.
Монахиня Иулиания: Дмитрий преподает звукорежиссуру в Белорусской академии искусств и в университете культуры, более 20 лет работает на радио, стоял у истоков аудиостудии монастыря.
Можно сказать, что он был первым звукорежиссером студии, и мне посчастливилось тогда, в 2004-м, поработать вместе с ним над авторским аудиопроектом. Это настоящий профессионал!
Константин Карманов: Дима меня очень поддерживал, потому что Эдика, как необъятную творческую личность, трудно поставить в какие-то рамки.
Дима предлагал вещи на уровне эксперимента: а давай сделаем голос по звучанию как инструмент — гитару, например, а пускай здесь голос прозвучит как из старого магнитофона. И мы эти приемы использовали.
Так все же — это авторский проект или как? Ведь работал творческий коллектив?
Монахиня Иулиания: Проект Эдварда Ланге, без всякого сомнения. Спеть, аранжировать, придумать концепцию… То, что получилось, — это соборный труд. Но мы просто помогли Эдику сделать все лучше. И название «Моя Византия» — верно, абсолютно без всякой натяжки. Потому что, например, моя Византия — другая, у Кости — тоже.
Пути Господни неисповедимы
На мой взгляд, музыка нового диска умиротворяет. А как вы сами оцениваете результат работы?
Эдуард Ланге: Думаю, что альбом получился замечательный. Было очень интересно работать с этим материалом. Отсюда и вдохновение, рождение каких-то новых идей и музыкальных решений. Самым приятным и интересным было работать с командой единомышленников в лице Константина Карманова и матери Иулиании. Мы изначально понимали, что для того, чтобы в итоге получился зрелый, созданный с благоговением и наделенный глубоким смыслом альбом, нужно работать командно.
Константин Карманов: Для меня эта работа тоже была своего рода ступенькой роста. Она познакомила меня с новыми приемами, которые можно не бояться внедрять.
Монахиня Иулиания: Среди дисков, которые мы выпускали, аналогов нет! «Всего-то-навсего» — сложный диск. Но «Моя Византия» — высшая математика. Это Божие дело получилось. Хотя лично у меня было очень много сомнений. И на начальном этапе, и даже на конечном. Когда ты делаешь что-то впервые, сложно предвосхитить, какая же будет массовая реакция людей. С моей первой песней была такая же ситуация — могли быть любые крайности. Так же и здесь. Для нас «Моя Византия» — необычный жанр, аналогов нет.
Что-то подобное — диск «Благословенная Оптина». Когда я впервые услышала, мне, с одной стороны, понравилось, а с другой — попса какая-то. Неужели это Оптина? Ведь никаких «опознавательных знаков» на обложке — ни одной фамилии…
Сейчас я стою на других позициях. Я услышала «Благословенную Оптину» еще в середине 1990-х. Проходят годы, а диск живет и живет, люди слушают его, поют и перепевают, и им нравится. Значит, им хочется приближенной к современности интонации, новой, той, которой мы сейчас наполнены и живем. Почему-то многие церковные хоры охотно поют песнопение «Аллилуия» на мотив банального романса XIX века, и это считается нормальным для храма, а если чуть-чуть из области современной гармонии, какой-нибудь септаккорд изысканный — все, это нельзя. Почему нельзя?
Нам надо понимать, что мы все-таки имеем право на творчество и на продолжение традиций. Мы — это Православная Церковь сегодняшняя. Мы — это народ, прихожане, певчие, священники — все, кто имеет отношение к пению музыки, к ее слушанию в храме и вне его. Мы имеем право петь на божественную тему вне храма тоже — это наша жизнь. Не надо разделять храм и «не храм»! Мне кажется, это тема современного дня — приблизить храмовое искусство к современной жизни. Это не значит принизить, заземлить и опошлить его — наоборот, во многом даже возвысить, потому что XIX век очень сильно опустил, секуляризировал церковное искусство — как иконопись, так и пение. Приблизил пение к итальянской опере, протестантскому хоралу, к чему угодно. Мы должны произвести обратный процесс. Поэтому и обращаемся к распеву — знаменному, византийскому. Это два корня, из которых, как ветви дерева, вырастают многочисленные разновидности. Но главное для нас, современных людей, — его надмирность, богоданность. Мелодия древнего распева — это звуковая икона, к которой нам выпало счастье прикоснуться своими голосами.
Как-то отец Андрей Кураев, когда вел концерт нашего хора, сказал: «Когда мне говорят о том, что Православная Церковь оставила наследие, я говорю: стоп, минуточку, никакого "наследия" она не оставляла! Православная Церковь жива, она развивается, и мы участвуем в этом развитии». Кто сказал, что мы не имеем права на это, а только должны бесконечно воспроизводить и копировать засахаренное, музейное искусство XIX века? Но критерием должно быть благородство…
И, может быть, вкус? Я имею в виду чутье, ощущение того, что ближе к церковному духу.
Да, конечно. Чтобы не заземлить, не опошлить — а ведь это можно сделать буквально одной интонацией! Вот этого мы старались не допустить в альбоме.
Мне кажется, что был еще один участник всего этого процесса — Господь. Он нас ограждал. Работа наша была такая длительная, мы столько претерпели на этом пути, что милостивый Господь благоволил вознаградить нас хорошим и, смеем надеяться, полезным людям духовным результатом.
Одухотворенным?
Да. Одухотворенным, в нужном русле. А жанры могут быть самые разные. Когда иеромонах Роман (Матюшин) начал петь под гитару, сколько людей воцерковилось! В том числе и я. А ведь его предавали «анафеме» в некоторых монастырях, запрещали читать его стихи и слушать песни…
Пути Господни неисповедимы. Бог может найти средства, совершенно неожиданные для нас…
Да. Если Богу нужно, то он через что угодно может вывести человека к Себе. У меня, например, последним этапом перед воцерковлением была астрологическая школа Глобы, я оттуда пришла к Православию. Куда уж дальше от Бога?! А Господь привел меня, как когда-то волхвов, которые были, в сущности, астрологами. Они же через свое волхвование пришли к Богу: шли, чтобы найти Младенца Христа по заданию Ирода, а вернулись, как сказано, другой дорогой — вот что важно. Поэтому — вот именно: неисповедимы пути Господни! Особенно для современной молодежи, для людей еще пока не православных или вообще неверующих…
У которых вкус к церковной культуре еще не проявился. Для них это…
…может быть мостиком. А для церковных людей — утешением.
Светский человек, может быть, никогда не нажмет в Интернете «православную» кнопку. А тут ему попадется джазовый певец Эдвард Ланге: о, какой-то диск выпустил! О, классный диск! Так он еще и в церковном хоре поет — ну-ка, дай я еще вот эту кнопку нажму, послушаю, что он там поет. А потом уже и без Ланге будет нажимать на кнопку, где церковный хор поет.
Константин Карманов: Эдик изначально нам говорил, что его альбом — это послание. Он, в принципе, и заинтересовал нас этим посланием, адресованным людям, которые слушают разную музыку, не ходят в платочках, в церковь приходят только «булки» освятить, а может, и этого не делают. Им сказать о Боге, сказать через интонацию, а потом через слово… они это почувствуют, поймут, дойдут — у него эта мысль была ключевой. И я порадовался за него, что он об этом подумал, потому что с этими категориями людей бывает сложно работать — и священникам, и просто воцерковленным людям. Эдик поставил себе такую миссионерскую задачу, а мы попытались помочь в ее решении.
Беседовала Елена Наследышева
16.01.2017
