Вольная борьба с унынием

«Доброе утро, Винни-Пух. Если оно вообще доброе... В чем я лично сомневаюсь...» — говорит угрюмый ослик Иа. Сомневаться во всем добром — это верный признак страсти уныния. Ослик утратил интерес к миру, радость и надежду. Это состояние похоже на смерть в еще живом теле — дух угнетен, а бренная оболочка переживает жуткий упадок сил... Немудрено, что зачастую следствием уныния становится клиника — депрессия, чреватая суицидом...

Тогда получается, что борьба с унынием — это борьба со смертью. Мы знаем, что пост и молитва незаменимы в этой борьбе. Но на личном опыте известно и другое — святым текстам первым достается от уныния. Между рукой и Евангелием вырастает непреодолимая преграда. Открыть молитвослов становится ничуть не легче, чем сдвинуть гору. Как же быть? Как сдвинуть себя с этой поганой мертвой точки тоскливой подавленности? Кажется, здесь нужны «военные хитрости», житейские приемчики.

У каждого наверняка есть свои победные находки в борьбе с унынием. У меня поднакопились рассказы друзей — кто как сопротивлялся своему упрямому ослику, недетскому унынию. С миру по нитке — и собрались первые восемь приемов борьбы с хандрой. Достаточно мирские, бытовые, — они на войне с унынием как дымовая завеса, чтобы приподняться с лопаток, дотянуться до оружия и нанести врагу решающий удар...

 

Знаю по собственному опыту, что уныние подбирается к душе, прячась за спиной недовольства — недовольства собой, ситуацией, окружением, эпохой, судьбиной. Как только человека поглощает критицизм — без покаяния, без метанойи, уныние — скок! — и оседлывает спину...

Но мой приятель из Феодосии Роман — всадник успеха. В своих целях он сам запряжет кого хочешь. Кажется, он бравирует своим нарциссизмом и куражится победами то там, то сям. Глядя на его вечно довольную рожу, так сложно представить, что и он может подцепить вирус неудовлетворенности собой и миром! Но стоило нам познакомиться поближе... «Неужели и ты иногда унываешь?! Не могу поверить!» — «А с чего бы это мне не унывать? Что я такое? Образования честного у меня нет, очки для интеллигентности нацепил — с простыми стеклами... Все наиграно, фальшиво, все вранье... нувориш, дурилка картонная... А чем занимаюсь? Сплошным купи-продай... Такая тоска тошнотная наваливается... ничего делать не могу... и смысла не вижу. Тогда я тупо плетусь к набережной, подальше от людей. И ору на море. Волны там, грохот, ветер пытается сорвать шляпу с головой вместе... А я во всю глотку кричу, типа морю в ответ. Ору на него минут десять-пятнадцать». — «И что?» — «И ничего. Море все так же шумит, не перестает. А мне легчает. Снова хочется всех построить».

 

Если что — берите билет в Феодосию, езжайте на набережную Романа... и испытайте его способ первичной борьбы с унынием. Ромки там, возможно, не будет, но будет море, всегда готовое выслушать. И ответить по-взрослому.

 

Еще у меня есть друг Кирилл, профессиональный режиссер. Трудно этому брату приходится — всегда он зависит от решений продюсеров. Бывает, что и эта зависимость, и творческие ступоры, и разлад в съемочной группе собираются в поганый ком — словом, есть затравка для уныния. У Кирилла против этого дела имеется заветный диск. Музыкальный диск. Который бережно хранится... в кастрюле, во владениях мамы, на кухне. А то ведь Кирилл, в творческом беспорядке своей домашней монтажки, несколько раз не мог его быстро найти, когда припекало. Поэтому педантичная мама стала необычной хранительницей вроде бы обычного компакт-диска, который сшибает уныние безотказно, как какой-нибудь Walther. На диске у Кирилла — подборка песенок, которые, как он выражается, «прочищают действительность» — саундтрек из фильма «Реквием по мечте», «Человек и кошка» группы «Ноль», «Соловей» Алексея Паперного. «Да знаю, знаю, простые себе музычки. И не понимаю, как и почему они срабатывают. Включаю наушники, слушаю по круговой. И раз на сотый вхожу в резонанс с этими напористыми звуками, и вдруг понимаю — не-а, я так просто не сдамся».

 

У каждого из нас есть свои такие песенки. Или книжки. Или премудрые цитаты. Думаю, что главное — хранить их в надежном месте.

 

А вот прием против уныния, не единожды испытанный, которым со мною поделилась одесситка Фаина: «Когда тоска накроет с головой, когда все против тебя, и на душе так гадко, что сил нет — начинай — вопреки всему — улыбаться. Ну и ничего, что не можешь. А ты механически улыбайся. Тупо растягивай рот в улыбку. Конечно, важно в зеркало посмотреться — чтобы на твою улыбку вдруг не откликнулись люди в белых халатах. Улыбайся так, как ты бы улыбалась брошенному ребенку. Все его бросили, а тебе доводится его приласкать. Вот иди себе по городу — и улыбайся так всем».

Друзья, это работает. Глупенький, тривиальный совет, замурлыканное «от улыбки станет всем светлей» — работает и не подводит, как родниковая вода. Будто растягивание губ в улыбке связано с необходимым напряжением внутренних струн. Вроде как улыбка, направленная в мир, возвращается к тому испуганному брошенному ребенку, который временами обнаруживается в душе у каждого из нас...

 

Мой знакомый писатель Владимир утверждает, что «уныние — это планктон, низовое состояние, которое нужно бросать в топку для постижения более высоких творческих порядков». Сам он, когда впадает в «депрессняшку», начинает писать самому себе письма подобного содержания: «Мой драгоценный Вольдемар! Все ужасающе ужасно. Твой редактор — рафинированный гад редкоземельной пакости. Но если бы у тебя был талант, о! ты покинул бы это реликтовое чудовище и стал бы самостоятельной единицей с шестью нулями. Но, увы мне, ты ничтожество и бездарь, драгоценный мой Вован. Страдай, страдай страдательно, как последнее страдло! Не отступлю от тебя, твоя Д.» Но эта Д. — то бишь депрессия — несмотря на свои клятвенные уверения, почему-то где-то после третьего письма обрывала переписку без объяснений... Зато Вовка через какое-то время издавал новый сборник самоироничных, жизнеутверждающих рассказов.

 

Как и Володя, мы склонны путать уныние с депрессией. И это не всегда безопасно. Потому что депрессия лечится исключительно медиками и медикаментами, а уныние — собственной силой воли, помноженной на волю Бога. Но люди природу всякой мерехлюндии обычно стараются лечить посредством или сгущенки, или шоколада, или винно-водочной продукции, или других наркотиков посильнее, пожирнее, позажаристей. И правда, от этих ядреных способов уныние на какое-то время замирает — да потому что оно ест! Но, подкрепившись легко усваиваемыми углеводами, хандра набрасывается на душу с новой энергией. Как следствие, чтобы противостоять очередному приступу уныния, мы удваиваем дозу сладкого или горького... и кто там так довольно чавкает?

 

Зато уныние на дух не терпит креатива. Однажды мы с подругой оказались в тисках безотрадности — поводов было много, тиски были скалозубые. В то время шла сессия — недолгий период, когда по ночам в общаге тихо, как в санатории. Потому что гитары отложены, колонки отключены, а среди крепких напитков ценятся только чай и кофе. Вот с литровой банкой драгоценного кофе мы и выползли на общую кухню, в полвторого ночи. Все живое заперлось в комнатушках и шуршало над чертежами и расчетами. А мы были не допущены к завтрашнему зачету, и кто-то там не позвонил, и все так тяжко... Кофе должен помочь. Но кофе, который вроде как бодрит кровь, только взболтал мутный осадок в душе. Вдруг на кухню общаги заходит студент с чайником. А моя подруга возьми и скажи: «Кофеин будешь? Внутричашечно?» Парень рассмеялся и выпил с нами кофе. А наше внезапное щедрое озорство вдруг начало искрить, и мы уже были не в силах остановиться.

 

За следующие два часа мы израсходовали всю свою банку итальянского эспрессо. «Кофе заказывали?» — так мы приветствовали полуночников, которые отзывались на стук, дверь за дверью — вдоль по всем коридорам общаги. Угощали всех — однокурсников, знакомых и не очень, и совсем обалдевших студентов, видевших нас практически в первый раз. Уныние было повержено ниц. Уныние не терпит креатива! Особенно внезапного. Особенно бескорыстного. Особенно насущного для других.

 

Есть у меня одна приятельница, благополучный бухгалтер, современная целеустремленная женщина-торпеда. Но и у нее бывают моменты, когда на душе так гадко становится, что ну ничего невозможно ни делать, ни воспринимать. Все дела зависают, все книги бесполезны, все фильмы раздражают, на прогулку выйти нет сил. «В такие дни у меня есть одно спасение. Единственное серьезное занятие, на которое я способна, — это вышивать бисером оклад иконы. Вон стоит у меня образ Николы Угодника, с окладом, вышитым до середины лика. Каждый приступ унылости — это рядков десять — и проходит. Бисеринка за бисеринкой — и все становится на свои места. Пять лет уже вышиваю. Так что по количеству рядков можно сосчитать среднее количество нападок ипохондрии в год».

 

Вот уж точно: самый страшный враг уныния — это наша системная инициатива.

 

Мой начальник борется с депрессивным синдромом подчиненных очень просто. Лучшим способом спасения утопающих он считает брошенный спасательный круг — но обязательно железобетонный. Выплывать с такой штуковиной значительно труднее. «Ничего, в крайнем случае утонешь, — ободряюще говорит мой начальник, удваивая, а то и утраивая тяжесть проектного задания какому-нибудь унывцу, — но если выплывешь — станешь неуязвимым».

 

Он считает, что спасение неподъемным делом эффективно именно потому, что дело считается неподъемным. Преодоление и упадок духа не уживаются в одном сосуде. Знаю — потому что и сама пару раз тонула, но пару раз и выплывала.

 

А об этом приеме я вычитала очень давно у кого-то из русских классиков, кажется, у Герцена. К своему стыду, не могу процитировать точно. Главный герой, когда на него нападало уныние, — не дергался. Он вовсю предавался унынию, чтобы воспользоваться его свойствами! Прямо как в айкидо. Он медлил, он бродил, он отшельничал — и размышлял! Уныние как недовольство течением дел замыкает в бездействии и дает возможность паузы. Ведь говорят же, что мыслящий не действует, а действующий не успевает как следует поразмыслить. В супердеятельном состоянии для христианина даже проблема возникает — а исповедоваться-то в чем? А вот горестную задумчивость можно использовать, чтобы обнаружить в себе невероятную мусорную яму... Оказывается, тут исповедовать-непереисповедовать... Хватит на целую очередь. Главное — в яме этой не остаться, в этом вся хитрость, вся суть приема против бесовских ловушек отчаянья. Используешь уныние, чтобы забраться в помойную яму своей души, оглядеть все там — и, как советуют священники, — быстро наверх! На исповедь! К Причастию!

 

По словам Иоанна Лествичника, «уныние есть оболгатель Бога, будто Он немилосерд и нечеловеколюбив». Выходит, унывая, мы становимся близорукими и неблагодарными богоборцами, а уныние — это бунт против Божией воли. Вот почему, оказывается, так трудно в часы удрученности обратиться к Богу за помощью! Все мы в вольной борьбе с унынием — начинающие атлеты. Господи, помоги!

20.12.2017