Серна в потерянном раю

Исповедь

Я — серна. Во вселенной я — чувство грусти. Давным-давно кто-то изгнал на землю все грустное во всех мирах и из этого отлил мое сердце. И с тех пор я — чувство грусти. Живу тем, что из всех существ и всякой твари высасываю печаль. Черной каплей печали капает мне в сердце всякое существо, лишь только я к нему приступаю. Черная роса скорби тоненьким потоком струится по моим венам. И там, в моем сердце, черная роса скорби становится бледной и голубоватой.

По моему существу разлита некая магнетическая сила грусти. И все печальное в мире она неуклонно привлекает и складывает в моем сердце. Поэтому я — самое грустное существо из всех созданий. У меня есть слезы на всякую боль... Не смейтесь надо мною, о, насмешники! У меня даже в голове не укладывается, что в этом горестном мире есть существа, которые смеются. О, проклятый, самый проклятый дар — смеяться в мире, в котором кипит скорбь, клокочет боль, в мире, который опустошается смертью! Какой предосудительный дар!.. Я никогда не смеюсь от грусти. Как же мне смеяться, если вы так грубы и суровы, вы — насмешники?! Если вы так злы и безобразны! А безобразны — от зла. Ибо только зло разрушает красоту земных и небесных творений... Мне вспоминается, как эта земля некогда была раем, а я — райской серной. О, воспоминания, от которых я восхищенно скольжу из радости в радость, из бессмертия в бессмертие, из вечности в вечность!..

А теперь? Мрак опаляет мои очи. На все пути, которыми я хожу, легла густая тьма. Мои мысли капают слезами. А чувства кипят печалями. Все мое существо охватил некий неугасимый пожар грусти. Все во мне горит печалью, но никак не сгорает. И я несчастна уже только потому, что я — вечная жертва всесожжения на вселенском жертвеннике скорби. А вселенским жертвенником скорби является земля, серая и угрюмая, бледная и сумрачная планета...

Мое сердце — это неприступный остров в бескрайнем океане тоски. Неприступный для радости. Да и что такое всякое сердце, если не неприступный остров? Скажите мне, если у вас есть сердце, знаете ли вы, чем все ваши сердца окружены? Мое — только лишь океанскими глубинами и безднами. Оно постоянно утопает в них, никак не выберется из них, никак не выплывет оттуда. Все, к чему оно ни дотягивается, мягко, как вода. Поэтому мои очи заплаканы от слез, а сердце растревожено от воздыхания. Больно моим зеницам, ибо многие полночи заночевали в них. Вчера вечером солнце зашло в моих очах, а сегодня утром не взошло. Оно утонуло во мраке моей грусти. Что-то страшное и жуткое пронизывает мое существо. Я пугаюсь всего, что вокруг меня и надо мной. О, если бы убежать от страхов этого мира! Но существует ли мир, в котором бы не было страха? Замурованная мукой, одурманенная полынью, пресыщенная желчью, я встревоженно бужу свое сердце от опьянения скорбью, а оно от этого пьянеет еще более. Душе своей, перепуганной и изгнанной ужасами этого мира, я кричу, чтобы она возвратилась ко мне, а она без оглядки бежит от меня, тоскливой и печальной.

***

Я — серна. Но почему? Не знаю. Вижу, но как, и это не разумею. Живу, но что такое жизнь, не понимаю. Люблю, но что такое любовь, не понимаю. Страдаю, но как возникают, растут и созревают страдания во мне, никак этого не пойму. И вообще, я достаточно мало разбираюсь в том, что во мне и вокруг меня. И жизнь, и любовь, и страдание — все это шире, и глубже, и бескрайне моего знания, разумения и понимания. Кто-то меня выпустил на этот свет и дал немного разума моему существу, поэтому я и понимаю лишь немногое в мире, вокруг меня и мира и во мне. Из всякой вещи на меня смотрит нечто непонятное и необычное, потому я и боюсь. А мои большие глаза не потому ли так велики, чтобы могли вместить в себя как можно больше ненаблюдаемого?

Наряду с печалью, Некто разлил во мне, обессмертил и увековечил нечто такое, что превыше чувств и сильнее мысли, нечто такое, что длительно, как бессмертие, и огромно, как вечность. Это инстинкт любви. В нем есть что-то всесильное и неодолимое. Он разлит по всем моим чувствам, по всем моим мыслям и владеет всем моим существом. Мое существо словно маленький, крошечный островок, вокруг же него бесконечно тянется, разливается и накатывается волнами эта загадка моей души — любовь. И куда бы моя душа ни двинулась, везде любовь. Это нечто всегда присутствующее во мне и в то же время самое близкое. «Я существую» для меня значит «я люблю». Любовью я есть то, что я есть. Быть, существовать для меня то же самое, что и любить. И разве может быть какое-либо существо без любви? О таком существе не знает мое сердце серны.

Не оскорбляйте во мне любовь. Ибо этим вы оскорбляете мое единственное бессмертие и мою единственную вечность. А тем самым мою единственную бессмертную и вечную ценность. Ибо что более ценно, как не бессмертное и вечное? А я именно любовью бессмертна и вечна. Она для меня все. Я ее чувствую, думаю, смотрю, слышу, вижу, знаю, живу и ею причастна бессмертию. Когда я говорю «люблю», я этим обнимаю все свои бессмертные мысли, все свои бессмертные ощущения, все свои бессмертные стремления, все свои бессмертные жизни. Только с этим я оказываюсь превыше всех смертей и превыше всякого небытия. Я серебристая серна, нежная серна, серна пугливая…

Через все жуткие бездны и устрашающие пропасти любовь моя пробирается к тебе, синее небо, к тебе, добрый человек, к тебе, цветущая дубрава, к тебе, благоухающая трава, к Тебе, Вседобрый и Всенежный! Через все бесчисленные смерти любовь моя пробивается к Тебе, о мое сладкое Бессмертие! Поэтому грусть — мой постоянный спутник. Всякая грубость для меня означает смерть. Больше всего грубости в этом мире я перенесла от одного существа, от того, что зовется человеком. О, иногда он смерть всей моей радости. Очи мои, посмотрите поверх него и увидите за ним Вседоброго и Всенежного! Доброта и нежность — это жизнь для меня, это бессмертие, это вечность. Без доброты и нежности жизнь — это ад. Лишь чувствуя доброту Вседоброго и нежность Всенежного, я вся в раю. Если навалится на меня грубость человеческая, о! Это навалился ад со всеми своими ужасами. Поэтому я боюсь человека, всякого человека, кроме доброго и нежного.

***

Я на берегу ручья, чьи берега цветут лазурью цветов. А ручей этот — из моих слез. Люди ранили меня в сердце, и вместо крови потекли слезы. Нежные небеса, я раскрою вам свою тайну: вместо крови в моем сердце слезы. В этом моя жизнь, в этом моя тайна. Потому я и плачу о всех печальных, о всех немощных, о всех униженных, о всех оскорбленных, о всех алчущих, о всех беспризорных, о всех огорченных, о всех измученных, о всех опечаленных. Мои мысли быстро захлебываются от скорби и превращаются в ощущения, а ощущения изливаются в слезы. Раз мои ощущения бескрайни, то слезы бесчисленны. Почти всякое мое ощущение скорбит и плачет, ибо лишь только исходит от меня в окружающий мир, оно натыкается на какую-нибудь человеческую грубость. О, есть ли существо грубее и суровее человека?..

Зачем я заброшена в этот мир, зачем я оказалась среди людей? О, некогда, давным-давно, в своих густых и бескрайних лесах я не знала человека, мир был для меня раем и радостью. И я лишь радостно вплетала свое райское настроение и восхищение меж благоухающих цветов и ветвей берез, меж пышных дубрав и синих небес. Но в мой рай шагнул он — грубый, суровый и дерзкий человек. Вытоптал мои цветы, срубил деревья, омрачил небо. И так мой рай превратился в ад... О, я не ненавижу его из-за этого, но жалею. Жалею его, потому что он не имеет ощущения рая. А нет большего ужаса для каких бы то ни было созданий, чем отсутствие ощущения рая. Знайте, серна не может ненавидеть, она может только жалеть и сочувствовать. Все обиды, все грубости она отражает печалью и сожалением. Печаль — это ее отмщение. Печаль, следующая за сочувствием… О, люди, как вы суровы и грубы! Словно настоящие демоны. Разве есть что-то хуже человека? Только об одном молю, только одного желаю — не быть душою в человеке, ощущением в человеке, мыслью в человеке...

Всякую человеческую грубость я переживаю как тяжелый удар в сердце. От этого на сердце явилась опухоль. О, сколько кровоподтеков у меня на сердце?! От скольких ударов!.. Ах, да! Ведь я в потерянном рае, серна в утраченном рае! О, смилуйся надо мною, Вседобрый и Всенежный! Сколько синяков, один за другим, один на другом, и так возникает на сердце опухоль! О, спаси меня от людей, от грубых и злых людей! Этим Ты претворишь мой мир в рай и мою печаль — в радость...

***

Больше всего из того, что можно любить, я люблю свободу, которая заключается в доброте, нежности и любви. А зло, грубость, ненависть — это рабство, самое горькое. Рабствующие им рабствуют смерти. А есть ли рабство страшнее самой смерти? В такое рабство попадают люди, измышляющие и творящие зло, грубость и ненависть. Меня же послали в мир, сказав и предсказав, определив и предопределив: будь грустью и любовью. И я всем своим существом исполняю свое назначение, печалюсь и люблю. Грущу через любовь, люблю через грусть. Разве мне иначе возможно жить в мире, населенном людьми? Моя жизнь в этих пределах, в этих рамках. Я вся сердце, вся — очи, вся — грусть, вся — любовь, потому меня и потрясает страх, который знаком только грустной серне…

В своей надменности люди и не догадываются, какие роскошные и чудесные ощущения заключает в себе серна. Меж нами и вами, люди, зияет пропасть: ни мы не можем перейти к вам, ни вы — к нам. Вы не имеете органов чувств, чтобы ощущать наш мир. Если бы мы, серны, своим сердцем перешли в вас, то попали бы в ад. Некогда мы жили в раю. Вы, люди, превратили нам его в ад.

Что для вас бесы, то же самое вы для нас. Рассказывали нам березы, что видели сатану, когда он упал с неба на землю: он упал среди людей и там остался. И, отпав от неба, он заявил, что ему гораздо приятнее среди людей и что он имеет свой «рай» — это они, люди…

Я знаю и предчувствую, что меня ожидает бессмертие, лучше человеческое. Для вас, людей, там, в ином мире, существует и ад. А для нас, серн, только рай. Ибо вы, люди, сознательно и добровольно додумались до греха, зла и смерти и без нашего согласия вовлекли в них нас своей мерзостью и злобой, потому что имели власть над нами. Поэтому вы будете отвечать и за нас: за все наши муки и неволю, страдания и смерть. Вы будете нести наказание за нас и из-за нас... Я слушала, синее небо шептало черной земле эту вечную истину: люди в день Суда дадут ответ за все муки, за все страдания, за все беды, за все смерти земных существ и тварей. Все животные, все птицы, все растения восстанут и обвинят род людской за все боли, за все обиды, за все зло, за все смерти, что они им причинили в своем гордом самолюбии. Ибо с родом человеческим, впереди него и за ним, шествуют грех, смерть и ад.

Если бы я выбирала среди существ, то предпочла бы человеку тигра, ибо тигр менее кровожаден; предпочла бы человеку льва, ибо лев менее жесток; предпочла бы гиену, ибо она менее отвратительна, чем человек; предпочла бы рысь, ибо она менее гневлива, чем человек; предпочла бы змею, ибо она менее лукава, чем человек; предпочла бы любое чудовище человеку, ибо и самое страшное чудовище менее страшно, чем человек... О, правду говорю, от всего сердца говорю это, ибо человек выдумал и сотворил грех, смерть и ад. А это хуже самого горького, чудовищнее самого чудовищного, страшнее самого страшного во всех мирах.

***

Я прислушалась: журчит ручей из слез, люди хвалятся какой-то разумностью. А я сужу о них по их основным делам: греху, злу и смерти. И прихожу к заключению, что, если их разум состоит в том, чтобы придумывать и созидать грех, зло и смерть, тогда это не дар, но проклятие. Разумность, которая живет и выражает себя грехом, злом и смертью, — это наказание Божие. Великий разум — великая кара. Я бы обиделась, если бы мне сказали, что я разумна, по-человечески разумна. Если такой разум — единственное отличие людей, тогда я не только отрекаюсь от него, но и проклинаю. Если бы даже от него зависел мой рай и мое бессмертие, я бы навек отреклась и от такого рая, и от такого бессмертия. Разум без доброты — это кара Божия. А великий разум без великой доброты — это невыносимое проклятие.

Без доброты и нежности человек — это законченный дьявол. Я слышала от небесных ангелов, когда их крылья омывались в моих слезах, что дьявол — это большая интеллектуальная способность без малейшей доброты и любви. Ведь человек — то же самое, если не имеет доброты и любви. Человек интеллектуален, но без доброты и милости — это ад для моей нежной души, ад для моего печального сердца, ад для моих беззлобных очей, ад для моего кроткого существа. Единственным желанием души становится желание не жить ни в этом, ни в ином мире рядом с человеком, который интеллектуален, но не имеет доброты, ни милостивой нежности. Только тогда я соглашаюсь на бессмертие и вечность. Если же нет, уничтожь меня, Боже, и претвори в небытие!

***

В давние времена — рассказывали мне белые серны — по земле прошел Он, Всеблагий и Всемилостивый, и претворил землю в рай. Там, где Он стоял, там и начинался рай. На все существа и на всю тварь из Него истекала бесконечная доброта и любовь, нежность и милость, благость и мудрость. Он ходил по земле и сводил небо на землю. Звали Его Иисус. О, в Нем мы видели, что человек может быть дивным и прекрасным, только если безгрешен. Он грустил нашей грустью и с нами плакал из-за зла, что нам причинили люди. Он был с нами, противостоя человеческому созиданию греха, зла и смерти. Нежно и милостиво любя все создания, Он ласкал их какой-то божественной печалью и защищал от грехов человеческих, от человеческого зла и человеческой смерти. Он был и навсегда остался Богом нашим. Богом грустных и тоскующих созданий, от самых малых до самых больших.

Только похожие на Него люди милы нам. Они нашего рода. Душа этих людей соткана из Его доброты и милости, любви и нежности, благости, праведности и мудрости. Их разум божественно мудр, божественно добр, божественно кроток, божественно милостив. И они похожи на светлых и святых ангелов. Ибо великий разум и великая любовь, спаянные воедино, — это и есть ангельское существо.

Поэтому наша любовь вся спешит к Иисусу, всеблагому, вседоброму, всемилостивому, всенежному. Он — Бог наш, и Бессмертие наше, и наша Вечность. Его Евангелие более наше, чем человеческое, ибо в нас больше Его доброты, Его любви, Его нежности... О! Благословен Он во всех сердцах и во всех наших мирах! Он — Господь и Бог наш! Он — наше сладкое утешение в этом горьком мире и наша вечная радость в том бессмертном мире, что настает…

Из книги «Философские пропасти»

14.06.2017