«Стекло — символ невидимого мира»

Новая серия публикаций в рубрике «Служение. Мастерские» рассказывает о людях, которые несут послушание в cтеклосувенирной мастерской, где делают витражи, а также сувениры, панно и украшения из стекла. Хрупкие изящные изделия отличаются наивностью и трогательностью. О том, как стеклянная заготовка в руках мастеров преображается в изделие, а также о своем пути в мастерскую рассказал ее руководитель Александр Трусковский.

— С чего всё начинается? — спрашиваю я, когда мы заходим в витражную мастерскую.

— С желания, — говорит художница Ксения. Она вырезает красные стекла — заготовки для витражного Серафима.

— Без желания тут никак, — подтверждает Александр. — Работа кропотливая, непростая, если нет желания, то тебя надолго не хватит.

Эта часть стеклосувенирной мастерской — витражная, здесь художники создают монументальные, большие объекты. Есть паспорт изделия. В нем указано, какими должны быть детали, цветовая палитра, чаще всего предлагается несколько вариантов цветового решения. Для Серафима выбран красный, пасхальный цвет. По этому паспорту стеклорезом и ломателем нарезается стекло. После деталь обтачивается на станке. Затем, чтобы можно было ее спаять, деталь оборачивают медной фольгой. В витражной трудится семь человек. Работы выполняются в различных техниках: фьюзинг, тиффани, классический витраж.

 

— Обычно мы предлагаем заказчику свой эскиз и несколько вариантов его решения, — делится Александр. — Мы выполняем витражи в разной стилистике. Учитываем пожелания заказчика, архитектуру, росписи в храме, иконы. Много заказов выполняем для Николо-Сольбинского монастыря Ярославской области, работаем с ним с 2018 года. Мы тогда молились Николаю Чудотворцу, чтобы найти заказчика, а они искали витражистов. Приехали в гости в наш монастырь и узнали про нас. Так началось длительное плодотворное сотрудничество.

— Александр, а как вы пришли в мозаичную мастерскую?

— Знаете, в моей жизни всё так складывается… Я не могу сказать, что я что-то выбираю. Всё происходит удивительно. Вот наш курс заканчивает Академию искусств, у нас распределение. И в институт приходит иконописец, который ищет мастеров на мозаику. Я вызываюсь, потому что мне это интересно и на тот момент я уже имел семью, мне надо зарабатывать. Мы выполнили работу — икону Минской Божией Матери. А затем я прихожу в монастырскую мозаичную мастерскую. Мой друг Дмитрий Кунцевич, который в этот период был послушником, стоял у истоков монастыря и позвал меня. Это был 2002 год, начал строиться Державный храм, в проект были заложены роспись и мозаика. В итоге мы вчетвером: Дмитрий Кунцевич, Максим Свистунов, Михаил Лавшук и я — начинаем эту работу. Так появилась мозаичная мастерская. И так всё это складывалось — как роман.

 

— Вы, скорее, отвечали на предложение, следовали за ним?

— Делал небольшой шаг, просто потому что не мог его не сделать, мне это было интересно. Конечно, за время работы ты переживаешь разные периоды, но чувствуешь, что это твое.

— Наверное, если говорить церковным языком, твое место — это когда ты понимаешь, что следуешь Божиему промыслу о тебе?

— Конечно, это Божий промысел. Тебя удивляет, что Бог настолько рядом, и ты в каком-то восхищении идешь по этому пути. Те внутренние запросы, которые у тебя есть, так явно отзываются. Тебе кажется, что этот промысел связан только с тобой, а он связан с твоим окружением и с тем, что с тобой еще произойдет гораздо позже. Это впечатляет.

Витражная мастерская тоже появилась естественным путем, когда в 2008 году понадобилось выполнить работу для Державного храма — витражи. Со стеклом я много работал, мне нравится этот материал. Моя дипломная работа — витраж «Пачатак Белая старонка» — сейчас в музее истории белорусской литературы.

В мозаичной мастерской было несколько человек — выпускников академии, и мы с ребятами занялись витражами. Так потихоньку из мозаичной появилась витражная мастерская.

У меня был опыт работы с витражом еще в Академии искусств. Отделение декоративно-прикладного искусства, где я учился, предполагает, что мы должны освоить различные техники: работу с архитектурой, витраж, мозаику, роспись, сграффито, энкаустику, роспись по плитке. И витраж еще в студенчестве во мне отозвался.

 

— А что значит — витраж «отозвался»?

— Это значит, что у каждого человека с определенным материалом есть связь. На каком-то метафизическом уровне происходит диалог человека с материалом.

— Это, скорее, врожденное что-то, как дар? Или человек сам выбирает материал?

— Я думаю, что это дар. Такой дар, который ты нащупал и почувствовал, что как будто через этот проводник идет ток. И именно через этот материал человек может выразить свой внутренний мир, донести что-то личное, новое, отразить себя. Сделать изделие живым.

— В сувенирах вашей мастерской я вижу живое, для меня в них как раз видны чувства, человечность, теплота. А как витраж может выражать эмоцию?

— В витраже есть эмоция, просто она спокойная и на своем месте. Задача витража создать камерность, чтобы он не кричал, а помогал выстроить ту атмосферу храма, которая располагала бы к молитве.

 

— А как витраж помогает настроиться на молитву? Благодаря чему?

— Это как музыка. Как будто играет оркестр и есть партии, которые предназначены для витража. И если такой партии нет, то в церковном ансамбле образуется пустота. Нужно прописать эту партию, чтобы зазвучала музыка в связи с другими партиями, другим звучанием — камня, мозаики, иконы, металла. И всё вместе создает в храме ансамбль, в который ты попадаешь.

— Это ансамбль красоты?

— Это красота, которая посвящена Богу. Это выражение нашего движения к Богу, личная молитва, которая включена в работу над витражом.

— Как дальше происходило развитие мастерской?

— Всё естественно происходило. Когда делается витраж, остается материал. К Рождеству пришла мысль, что хорошо бы сделать сувениры из остатков стекла, был запрос на такие изделия именно к этому светлому, радостному празднику, когда хочется близким дарить что-то душевное, необычное.

В мастерскую приходили люди, которые закончили Академию. Людям нужна была работа, такое поприще, где они могли бы приложить свои усилия, и это было бы нужно другим. И вот эти люди параллельно с витражом начали работать над сувенирами. Наверное, с 2011 года уже более-менее плотно началась эта работа, и мастерская отделилась от мозаичной, потому что она уже требовала отдельного места, отдельных технических условий.

 

— Помните первые сувениры?

— Это ангелы: простые, летящие, на лодке. Тема ангелов до сих пор самая востребованная, большинство изделий мастерской — это небесный, ангельский мир. Самая популярная позиция — праздничный ангел. И праздник, к которому мы больше всего готовим сувенирную продукцию, —Рождество Христово.

У нас в каком-то смысле «детская» мастерская. Наша задача, чтобы изделие было радостное, светлое, как отблеск детства, чистоты, непосредственности.

 

— Мне кажется, ваши ангелы даже немножко наивные.

— Да, это такая стилизация. Важно, чтобы она не становилась карикатурой. Тяжело сымитировать наивность — она должна быть искренней.

— Чтобы сделать такого ангела, нужно самому оставаться наивным и искренним?

— Я думаю, что наивность, искренность в нас есть. Иногда ее страшно показать, обнажить, потому что над ней легко посмеяться, ее можно растоптать. С ней неудобно жить. Но внутренне она всегда греет. Ребенок внутри нас всё равно остается, что-то говорит, хочет обнять целый мир, своих близких. В детстве ты больше открыт миру. Взрослея, мы закрываемся, и потом уже сложнее заново открыться — это целый процесс, который требует всего остатка жизни.

— Можно сказать, что мастерская помогает этому ребенку проявляться в жизни, творить?

— Да, иногда мы можем и подурачиться, дать волю этому ребенку. Так появляются неожиданные изделия.

— А какие изделия были самые неожиданные для вас?

— Ты художник, закончил Академию, у тебя есть определенные профессиональные рамки… И вдруг появляется настолько наивное изделие, что ты думаешь: никто это не поймет. Я уже дал внутренний зарок, что не надо бояться, надо, чтобы изделие увидели люди, потому что каждый человек смотрит по-своему. То, что тебе кажется странным и не имеющим права на жизнь, может стать чуть ли не хитом. Изделие выходит в мир, а уже как оно приживется, будут ли его покупать, захочется ли кому-то его подарить, мы не знаем.

У нас есть золотая рыбка — это одно из изделий, которое в какой-то момент мне не нравилось. И много таких, которые вызывают внутренний протест, но постепенно преображаются, как будто меняются в процессе. Поросята, слоны, павлины… Тебе кажется, что это ерунда, что-то несерьезное, и вообще мы не тем занимаемся (смеется). А потом думаешь, что да, это странно, но это красиво.

Бывает, что мастер придумал что-то, какую-то букашку. Ты с недоумением смотришь на него и видишь, что он этим горит, у него светятся глаза, он этим настолько наполнен, что ему важно, чтобы изделие появилось на свет. И если я вижу, что человек этим горит, ему радостно, это, конечно, меня обезоруживает.

 

— Наверно, когда вы видите реакцию или отзывы людей на свои изделия, это происходит примирение взрослого и ребенка. Расскажите, какие из них вам запомнились?

— Были отзывы, что наши изделия помогают, утешают в болезнях. Я по себе знаю, что если болеешь, то хорошо бы смотреть на что-то красивое.

Часто говорят, что вот идут очень серьезные дяди в пиджаках и вдруг их взгляд падает на наше изделие, и их как будто что-то током поражает, они вдруг меняются. А это внутренний ребенок откликается. Человек даже может пройти мимо, но на следующий день возвращается — не смог спать спокойно, и покупает именно этого ангела или поросенка, или медвежонка. По большому счету, ты покупаешь это своему внутреннему ребенку.

Есть коллекционеры, которые ждут, что появится новый ангел, собирают их.

 

— Если думать о главной характеристике стекла, то для меня это хрупкость. А детскость, наивность — это тоже очень хрупкое состояние, которое можно очень легко разрушить. И то, что детское выражается через стекло — такой хрупкий материал, только усиливает это чувство. А что особенного в стекле, в его свойствах лично для вас?

— Вы правы, что оно хрупкое. И оно отражает не только детскость, но и вообще, если говорить философски, весь мир. Оно острое — может и порезать, оно прозрачное — отражает свет, оно капризное — с ним надо уметь работать, оно, переживая обжиг, меняется внутренне — при неправильном обжиге может лопнуть, разорваться, исчезнуть, разлететься вдребезги. Стекло очень требовательно к себе.

Я думаю, что не только ребенок хрупок. Эта хрупкость в детстве, может, больше обнажена, а со временем, когда мы грубеем, мы эту хрупкость перестаем чувствовать и у нас, наверное, появляются какие-то иллюзии, что всё остальное не такое уж и хрупкое. А на самом деле у нас всё хрупкое — мы не знаем, когда закончится наш путь.

 

— Сейчас я подумала, что стекло может быть метафорой всей жизни, а обжиг можно сравнить с жизненными испытаниями, которые мы проходим. Говорят, что испытания помогают нам свою душу облечь в форму.

— В обжиге происходит соединение. У нас в изделии несколько слоев. И эти слои в обжиге при воздействии температуры соединяются в одно целое. До обжига изделия прихвачены на клей, который выгорает при определенной температуре, и они уже на молекулярном уровне соединяются друг с другом. Это действительно одно целое.

Тут и образ семьи очень близок, когда такие разные цвета, разные стекла соединяются в одно.

— Сейчас вы очень хорошо сказали про образ семьи. Действительно, это так и происходит, когда разные люди становятся единым целым. И, может быть, это еще образ церковности, когда Христос соединяет разных людей в единый организм.

— Да. Такой процесс.

— Александр, а чувство Божиего присутствия у вас было до прихода в мастерскую?

— Да, на тот момент главная встреча — прикосновение Бога, которое тебя меняет, оставляет след, уже произошла. Когда я учился в девятом классе, у меня умерла бабушка. Это очень сильно на меня повлияло. У нас с бабушкой была глубокая связь, потерю этого очень близкого человека я никак не мог понять. Я потерял смысл жизни. Стал прогуливать школу, у меня ни к чему не было интереса. И в таком состоянии зашел в Кафедральный собор просто погреться, а это было время поста. Читали коленопреклоненные молитвы, и я тоже встал на колени. И в этот момент произошло что-то серьезное, у меня появилось внутреннее спокойствие и ощущение ответа, смысла. И стало тепло. Я не скажу, что я сразу сильно изменился и это преобразило меня кардинально, но у меня появилось ощущение связи с бабушкой.

Это было такое прикосновение Бога, которое тебя меняет. Оно остается в памяти как ориентир Света. Вокруг была тьма, горький привкус смерти, и вдруг ты чувствуешь другой запах, появляется желание жить. В этот момент пришел свет.

В тот период мы много разговаривали с моим другом Дмитрием Кунцевичем. Мы первый раз причащались еще когда учились в гимназии. Тогда же я первый раз попал на беседу к отцу Андрею Лемешонку в Петро-Павловский собор. И это было настолько удивительно: наконец-то я нашел живое слово, которое внутренне хотелось услышать. Потом у нас была практика в Новгороде, где я столкнулся с храмовым искусством, росписями XIV века. И постепенно всё это формировало меня.

 

— Вообще, это интересно, что отправной точкой формирования вашей веры стала любовь бабушки к вам. И именно ее любовь привела вас к любви Божественной.

— Да, ее потеря и невозможность осознания того, что любовь закончилась. Это внутреннее несогласие конечности человеческой жизни заложено в нас, оно не оставляет в покое.

— Вы сказали про ощущение Бога как Света. Чаще всего ваши панно вешают на окнах. Какое значение тут имеет свет?

— Раскрытие работ происходит под светом. Когда пасмурно — это одно изделие, а когда светит яркое солнце, то и панно начинает светиться внутри стекла, и это завораживает.

Наших ангелов делает человек, у каждого мастера своя стилистика, главное, чтобы это было в Духе, чтобы лицо изделий передавало ангельскую сущность. Когда мастерам грустно, им нужно пробовать улыбнуться, чтобы улыбнулся ангел.

— Это ангел-хранитель?

— Думаю, да. Ангел как символ. Возможность реализовать связь с Богом через ангельский мир. Перейти от видимого мира к невидимому. Стекло — материал невидимый, это отражение невидимого мира.

Но эта невидимая часть, это присутствие Бога, по сути, очень явное. Нам кажется, что порой оно отсутствует, что его не пощупаешь, не схватишь за хвост, но оно так явно проявляется в нашей жизни! И когда ты смотришь на свою жизнь со стороны, понимаешь, что Бог всегда рядом.

 

Беседовала Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова

21.01.2025