Что сегодня волнует регентов и певчих? Большой разговор с м. Иулианией (Денисовой) (Часть 2)

Вопросы, которые задавали монахине Иулиании (Денисовой) на творческой встрече в Новоспасском монастыре, показали, что люди видят в ней не только насельницу монастыря и композитора, много сделавшего для мира церковной музыки, но и простого человека, который тоже борется с гордыней.

К слову, во время встречи с регентами и певчими Москвы мать Иулиания призналась, что сама себя не считает композитором, а лишь автором церковных песнопений. Отвечая на вопросы собравшихся, она обратила внимание, что говорит не за всю Церковь, но выражает только свое личное мнение. Интересные моменты этой беседы мы собрали в одном конспекте.

Об образцах и принципах написания церковной музыки и разнообразии

— Если мы говорим о форме построения произведения, то пишущим церковные песнопения надо изучать и знать формы классической музыки и трансформировать их в соответствии с нашими церковными канонами.

Следует помнить и об устоявшихся в веках формах. В церковной музыке всё идет от текста, надо отталкиваться от него. К примеру, «Трисвятое» как церковный текст имеет свою форму, и музыка должна ей соответствовать: первые три проведения одинаковые, потом «Слава и ныне…», а последнее, финальное проведение традиционно делается громче или выше, здесь возможны варианты мелодии.

Разные традиции имеет и Херувимская песнь. В древнем знаменном или византийском распеве форма сквозная, то есть текст раскрывается в разнообразии интонаций, без точных повторений. Там нет «куплетной» формы, как в напевах монастырей, это более позднее нововведение — об этом я сама узнала года два назад от санкт-петербургских знаменщиков: когда «Иже Херувимы…», «И Животворящей Троице…», «Всякое ныне...» начинаются с одного и того же мотива, как куплеты (такая форма называется строфической).

Об этом у меня как автора церковных песнопений часто спрашивают. Я композитором себя не считаю. Композитор — это другое. Другое мировоззрение. Если бы у меня не было хора, то и музыку я бы не писала. А случилось так, что появился хор, и с ним — такая потребность. Сейчас я очень мало пишу — нет «запроса». Я считаю, что не надо стремиться к бесконечному разнообразию репертуара, но это мое «частное богословское мнение». На мой взгляд, огромное разнообразие в репертуаре не говорит о его улучшении. Мы к разнообразию не стремимся и годами поем одно и то же, как это и было в древних монастырях. В храме пением не нужно никого поражать, завлекать, развлекать. Главное — не мешать и не обращать на себя внимание, пусть человек не отвлекается от молитвы.

О программах для написания нотного текста и встроенном камертоне

— Музыку я пишу только за компьютером, пользуюсь программой «Сибелиус». За инструментом я не писала и в миру, и его мы не используем на спевках. Наше пение «акапельное». Если нужно — возьму камертон, но можно прибегнуть и к внутреннему камертону.

О народном пении в храме и солировании на клиросе

— На заре христианства пели все, и службы представляли собой пение псалмов. Но, видимо, это было не очень складно и стройно, если всеобщее пение были вынуждены запретить на Вселенском Соборе и выделить отдельно клирос, то есть людей, которых поставляли в певчих и чтецов. А затем служба приобрела уже другой характер: тексты стали разнообразнее, а чин богослужения — более богатым. Уже появились стихиры на каждый день, и требовалось знание того, что петь. Поэтому и нужны были специально обученные певчие.

Но отголоском остались в наших храмах песнопения, которые поются народом, всем храмом. «Тело Христово», «Воскресение Христово», «Сподоби, Господи», «Отче наш», «Символ веры»... Полно песнопений, которые можно и нужно петь всем храмом, люди хотят выразить свое единство таким образом! Я очень люблю слушать, как истово поет народ у нас в монастыре. Но чтобы все пели всю службу?.. Все-таки мы должны следить за благолепием богослужения, а пение людей, не обладающих музыкальным слухом, как правило, очень громкое, оно выпадает из общего ансамбля и сразу всё «заземляет». Пение за трапезой — это одно, но когда поется служба в храме, всё должно звучать чисто, красиво, не фальшиво. Любая фальшь — это ущерб службе. Поэтому есть клирос, который и является выражением чувств всех молящихся.

Что происходит, когда какая-нибудь женщина подпевает, стоя среди других людей в храме? Они автоматически воспринимают ее как солистку. Но в храме не должно быть сольного пения, потому что хор — это множество в одном числе! Чувство соборности рождается тогда, когда все имеют прекрасные голоса, но никто не выделяется.

Человек, который подпевает в храме, лишает нас возможности петь в хоре, потому что мы автоматически слышим только его, и клирос становится для него бэк-вокалом.

Таких людей в храме много, к сожалению, почему-то они считают, что могут себе позволить такое единоличное солирование. Мне кажется, что таким людям надо просто молчать, а не смирять всех вокруг. Замечание сделать можно в этом случае. Вежливо, но твердо.

Клиросные певчие знают, что человек с большим голосом — это всегда беда. Он просто не может петь тихо. У него такая природа. Но кому в этом случае надо смиряться — всем певчим или одному? Мне кажется, одному. Смиряться и стараться петь тихо, не показывать этот свой огромный голос, который всех затмевает. Только партии басов это не касается (смеется). Басов всегда мало, поэтому для них особое благоволение, исключение и т.д. Если есть бас, пусть звучит и поет, но и там бывают перехлесты. Должно быть чувство меры, и на просьбу петь тише люди с большими голосами не должны обижаться.

О личном отношении к написанию литургической музыки

— Я думаю, что нельзя ставить формы литургической музыки в зависимость от качества своего таланта, скажем так. А вдруг это просто графоманство, любительское сочинительство, а вы сами этого не замечаете? Вы говорите, что это искренний творческий процесс, но я с осторожностью отношусь ко всем, кто пишет литургическую музыку. В том числе и к себе. У меня этот процесс поначалу был вынужденным. Я с большой опаской относилась к своему творчеству и по сто раз всё перепроверяла. На написание буквально каждой ектеньи я брала благословение у своего духовника.

В 90-е годы не хватало нот. Это сейчас, пожалуйста, всё есть, только открой интернет. А мы начинали с того, что недостающее пытались сами сочинять. Теперь же надо разбираться в сегодняшнем разнообразии и количестве всего написанного. А где критерии? Это очень сложный вопрос.

Духовную музыку, как и духовную литературу, можно понимать по-разному. Поют под гитару про Бога — это духовная музыка? Она настолько же духовная, как и Херувимская знаменного распева? А одним и тем же словом называется... Это отдельная тема.

Лично я к тому, что поют хоры, к авторскому творчеству отношусь очень избирательно. Даже мои авторские произведения, за исключением двух-трех, мы не поем на литургии.

Всё, что мы поем, — это мои гармонизации, то есть: беру мелодию знаменного распева и присоединяю к ней еще несколько голосов, которые восполняют, создают аккорд, делают эту музыку гармонической и многоголосной. Но мне не принадлежит авторство мелодий. Поэтому это, по сути, сотворчество с анонимным знаменным распевом. Тогда «Я» так не выпячивается. А вот авторскую музыку мы в храме не поем, нет необходимости.

О регентской любви и о границе между амбициями и профессионализмом

— Граница между амбициями и профессионализмом и определяется любовью. А что такое любовь? Это сложнейший из богословских вопросов. Но любому руководителю надо его решать. Крест у дирижера и регента очень тяжелый, потому что твой инструмент — люди, а не скрипка и не рояль, которые не могут тебе возразить. Быть регентом психологически очень трудно. Поэтому многие ломаются и говорят, что, ай, служба идет и ладно, лишь бы поскорее сбежать, оставить всё как есть.

Дорогие певчие, я, злоупотребляя своим «служебным положением», вас призываю слушаться регентов! Жалейте регентов, им сложно. Для того чтобы было единство, надо чем-то жертвовать. На клиросе главное — единство.

У нас в монастыре многие из сестер тоже регентуют, потому что много служб. Но у нас такое негласное правило, что если я стою перед хором — меня слушаются, а если стоит другая сестра — слушаюсь я. Матушка игуменья, когда она на клиросе и ей надо выйти, спрашивает у инокини, которая регентует, можно ли отлучиться. Субординация должна быть, тогда будет правильное устроение.

Потом после службы можно что-то сказать, обсудить, что было не так. А амбиции и непослушание — это просто, но это приводит к разладу и развалу. В ситуации необратимой, на грани между профессионализмом и амбициями, тоже есть выбор: из такого хора, в принципе, всегда можно уйти. Но на самом деле, я думаю, Господь не случайно ставит регентом конкретного человека. Поэтому просто доверяйте Богу. Если человек поставлен регентом, а ты в этом хоре певчий, то будь спокоен, делай, что тебе говорят, молись и радуйся, что поешь на службе. Если надо, его Господь поменяет.

В этом вопросе я на стороне регентов, потому что я сама была певчей три года, еще до того, как мне сказали создать еще один новый хор. Я все эти искушения прошла. Стою такая вся с абсолютным слухом, а вы мне тут на терцию ниже поете, а я не могу, не понимаю! Начинаю истерить… Но так нельзя, это неправильно. И не только потому, что надо быть духовным и смиренным: надо просто быть нормальным, воспитанным, деликатным, добрым человеком, а потом уже поговорим о духовности.

 Подготовил Вадим Янчук

Фотографии пресс-службы Новоспасского монастыря

3.07.2019

Что сегодня волнует регентов и певчих? Большой разговор с м. Иулианией (Денисовой) (Часть 1) >>